Вся современная «философия» либерализма покоится на двух основополагающих постулатах. Первый заключается в декларировании «свободы» человека, которая ограничена лишь «свободой» другого человека. В рамках этой «свободы» каждый индивидуум вправе сам брать от общества столько, сколько способен утащить, соблюдая лишь определенные правила игры. В буржуазном обществе свод этих правил называется «законами», а государство именуется «правовым», вне зависимости от содержания этих «законов». Это, так сказать, «этическая» основа либерализма.
Разумеется, первое место в буржуазных «законах» занимает «священное и неприкосновенное право частной собственности», превращающее постулирование свободы в самую пустую из всех пустейших деклараций.
Второй постулат, «экономический», касается отношений между людьми, складывающихся в процессе производства и распределения материальных благ на основе т. н. «эквивалентного обмена». Ты – мне, я – тебе. Никто никого не принуждает, поскольку «свобода» же. В повседневности подобный принцип не вызывает отторжения, поскольку равенство, эквивалентность обычно ассоциируются со справедливостью. Правда, особняком стоит плата за труд, «эквивалентность» которого вычислить достаточно сложно, но это обстоятельство представляется незначительным недостатком в целом справедливой системы товарно-денежных отношений.
Эта кажущаяся «справедливость» обмена настолько прочно укоренилась в общественном сознании, что зачастую даже авторитетными профессиональными экономистами воспринимается как неизбежное следствие общественного разделения труда, усматривающих порок не в самом обмене, а в его «неэквивалентности».
Очевидность, воспринимаемая как должное, очень часто служит источником заблуждений, ведущим к ложным выводам, особенно, если речь идет не об абстрактных понятиях, а затрагивает материальные интересы влиятельных общественных сил. Всякая истина, не служащая интересам господствующих классов, не способствующая приумножению их капиталов и привилегий, господами будет всячески отторгаться или игнорироваться.
Конечно, вряд ли какой-нибудь финансовый магнат, олигарх, капиталист или политик лично станет полемизировать на темы справедливого распределения потребительских благ в условиях общественного характера современного производства. Возможно, из опасений продемонстрировать свое полное невежество или очевидную корыстную заинтересованность в сложившемся порядке вещей. Подобная публика предпочитает «стоять над схваткой», окружать себя ореолом исключительности, величия, государственной мудрости, не вступая в унизительные дебаты с какими-то оппонентами и претендентами на насиженное место. Для этой работы есть огромная наемная армия высокооплачиваемых содержанок - гладкоговорящих «ученых», «философов», журналистов, телеведущих и прочих авторитетов, способных любое речение своего заказчика убедительно донести до масс в качестве бесспорной истины.
Что же не так с обменом? Ведь испокон веков люди обменивались произведенными продуктами, считали обмен неизбежным спутником общественного разделения труда и не усматривали в этом ничего плохого. Башмачник тачал сапоги, портной шил одежду, рыбак ловил рыбу, охотник бил дичь – как иначе могли они удовлетворить свои потребности, не прибегая к обмену? Действительно, в рамках мелкотоварного, ремесленного производства никак не могли. Обмен есть неизбежная форма общественных отношений на определенном историческом этапе. Эквивалентность заключалась в равном количестве общественно необходимого труда, заключенного в разных товарах.
В результате конкуренции частных производителей, цена обретала свою устойчивую величину, ограничиваясь сверху возможностями спроса, а снизу – минимально необходимыми производственными затратами. За этим «следил» всесильный закон стоимости – извращенное проявление более общего закона экономии рабочего времени в условиях товарного производства. Не все товаропроизводители могли вписаться в эти ограничения. Одни разорялись, не выдерживая конкуренции, другие обогащались и расширяли свое производство. Рыбак, который не смог конкурировать с более удачливым и оборотистым рыбаком, продавал снасти и нанимался к нему на работу. За счет концентрации производственного капитала повышалась производительность труда, что позволяло предлагать более низкую цену на рынке и еще агрессивнее вытеснять незадачливых конкурентов. Подобное происходило, разумеется, не только с рыбаками, но и со всеми, говоря современным языком, «субъектами экономической деятельности». В итоге, конкуренция мелких товаропроизводителей сменилась тотальной монополией крупного капитала и финансовой олигархии, диктующих свою волю потребителю.
Что же происходит дальше, когда конкуренция уже существует лишь формально, в виде либеральной фантазии, а реально цена уже практически ничего не отражает, кроме постоянно растущих аппетитов монополистов? Как можно обеспечить «эквивалентность» обмена при уже не работающем законе стоимости? Плохая новость. Никак. Только вручную, высчитывая скрупулезно затраты монополий в человеко-часах и фиксируя их в цене товара. Это ужасное для целомудренности либеральной идеи обстоятельство заставляет идеологов рыночного благолепия отчаянно придумывать какой-нибудь выход, сочинять какую-нибудь эрзац-конкуренцию, соблюсти форму при скандально оконфузившимся содержании. Так родилась идея «демонополизации».
Беда лишь в том, что процесс монополизации носит объективный, естественный характер, в то время как демонополизация субъективна, формальна, и не намного продуктивнее попыток перекрытия течения реки законодательными актами. Для этого нужны явно другие материалы.
Если мелкотоварное производство с развитием производительных сил неуклонно монополизируется, то во что же превращается «эквивалентный обмен» в новых условиях? Ведь его «эквивалентность» и в прежних условиях была весьма сомнительной. Покупая в лавке хлеб, покупатель оплачивает не только естественные издержки производства, но и обеспечивает прибыль владельцу товара. Работник, работая на хозяина, приносит тому доход, включающий прибавочную стоимость, умножающую его капитал. Никто ему этого не объясняет, конечно, но принося свою зарплату в семью, глядя на скромную обстановку, на усталую жену, на окруживших его голодных, оборванных детишек, сравнивая свое житие с образом жизни своего «благодетеля» - работодателя, у него невольно возникают сомнения в «эквивалентности» подобного обмена. Хотя, далеко не каждый задумается, не кроется ли за обменом заурядный обман, надувательство и воровство?
Либерал и тут за словом в карман не полезет. Не вписался в рынок? Ищи причину в себе, а не во внешних обстоятельствах. Исхитрись, обмани, укради, занеси кому следует – стань успешным! Или – вымри. Экономике не нужны лузеры.
Так что, если не хотим вымирать, стоит присмотреться повнимательнее к сути обмена. Современные буржуазные учебники обычно провозглашают его неизбежным следствием общественного разделения труда, что в корне неверно. Обмен есть прямое следствие появления частной собственности и разделение труда не имеет к нему никакого отношения. Действительно, чтобы провести операцию обмена требуются два агента, обладающие свободно отчуждаемым продуктом, не нужным им для личного потребления. Т. е. имеющие собственность, которой могут произвольно распоряжаться. Нет собственности – нет и обмена. В то же время можно легко представить себе общественное разделение труда не нуждающееся в обмене, например, во внутризаводских отношениях. На любой фабрике, заводе, ферме, в кооперативе существует разделение труда, никакого обмена не порождающее.
Это не отвлеченная схоластика оторванных от жизни умников, это принципиальные вопросы организации общественной жизни, которые, тем не менее, при всей их важности, никто всерьез не обсуждает, предпочитая плыть по поверхности событий и клеймить гневным слогом многочисленные порожденные товарно-денежными отношениями последствия.
Сам обмен в монополизированной экономике абсурден. Монопольный обладатель товара, например, поставщик каких-либо коммунальных услуг, исходит не из стихийно формируемой рыночной цены и уж подавно не из соображений совести, а из предполагаемой платежеспособности потребителя, чтобы не разорить его окончательно и не потерять для себя источник стабильной прибыли. По сути дела здесь никакого обмена уже нет, поскольку, как поставщик, ток и потребитель связаны между собой системой коммуникаций, никак не предусматривающей возможности свободного выбора. Обмена уже нет, а обман как был, так и остался, приняв еще более изощренные формы.
Замечу, что словом «обмен» часто обозначают проявления сущностей ничего общего с экономическими отношениями не имеющие. В частности, общепринятое выражение «обмен веществ», ни у кого не вызывающее возражений, с обменом имеет мало общего. Это не обмен в традиционном понимании, метаболизм – важнейшее условие существования всего живого. Так же как не является «обменом» обмен информацией между процессором и периферийными устройствами или ОЗУ. И в метаболизме, и в информационных технологиях никакого обмана обмен собой не представляет, чего не скажешь о товарно-денежных манипуляциях.
При социализме частная собственность упраздняется, поэтому из общественных отношений исключается и её важнейшее следствие - товарный обмен. Это касается не только средств производства, но и такого специфического товара, как рабочая сила. Человек перестает быть живым товаром, измеряемым денежной мерой. Он не продает своё время, свои руки, голову, свои способности и таланты частному собственнику, чтобы получить от него скудно отмеряемые средства к существованию. Его труд, знания, квалификация становятся непосредственно общественным достоянием. И так же, как его труд принадлежит обществу, так и труд всех остальных членов общества принадлежит ему. Теряя частную собственность в виде своей рабочей силы, лишаясь права торговли ей, человек обретает взамен все богатства своей страны, становится её истинным хозяином, «от Москвы, до самых до окраин».
Вместе с обменом навеки исчезает и обман – постыдное для разума средство поиска частной выгоды, в стремлении возвысится над другим человеком, взять от общества как можно больше, а дать ему как можно меньше.
Социалистическая экономика практически представляет собой единый плановый нетоварный народнохозяйственный комплекс с равенством трудового участия и равенством в доступе ко всем благам современной цивилизации. Никаких товарно-денежных спекуляций, финансовых махинаций, никакой конкуренции и взаимной борьбы за существование нет.
Либерал, конечно, заголосит – как же без конкуренции! Ведь буржуазные ученые так понятно всё объяснили! Конкуренция стимулирует выпуск более качественной продукции, ведет к снижению цены, в конечном итоге к экономии рабочего времени! Советский Союз погубило отсутствие конкуренции – это каждый знает!
И будет глубоко неправ. Конкуренция есть чисто торговое понятие, не имеющее вообще никакого прямого отношения к производству. Прежде чем конкурировать, продукция должна уже быть произведена и представлена в виде товара на рынке. А если монополии захватили рынок то, что произойдет? Чтобы увеличить свою прибыль, каждый будет стремиться повысить цену и всячески снизить издержки, в том числе, экономя на оплате рабочей силы. Человек оказывается ограблен дважды. Первый раз - недополучив свою зарплату, а второй раз – покупая в магазине по завышенным ценам продукцию монополий не самого лучшего качества.
Приписывать конкуренции какие-то созидательные возможности - то же самое, что и объяснять развитие технологий стимулированием их гонкой вооружений и войнами. Наоборот, в монопольном производстве, то, что по привычке именуют конкуренцией, ведет только к ухудшению качества продукта и повышению его цены.
Можно много рассуждать о мерах по обеспечению «эквивалентности» обмена, о справедливости точного воздаяния каждому «по труду» - жизнь преподала всем нам жестокий урок об утопичности всех этих попыток. Можно цитировать Маркса в той части его «Критики Готской программы», где он вроде бы допускает обмен равными стоимостями при социализме, чем, разумеется, немедленно воспользовались номенклатурные «теоретики».
О чем же пишет Маркс? Откроем первоисточник:
«В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство продуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов, как некое присущее им вещественное свойство, потому что теперь, в противоположность капиталистическому обществу, индивидуальный труд уже не
окольным путём, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда».
Не обменивают своих продуктов, включая и труд, который становится непосредственно общественным, т. е. не принадлежащим никому в частности. Поэтому не может быть и речи о «вознаграждении» за труд, будь оно хоть трижды «эквивалентно».
Из понятных соображений, партийные начетчики этот момент пропускают полностью. Но далее Маркс пишет:
«Он [работник, М. С.] получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда. То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме.
Здесь, очевидно, господствует тот же принцип, который регулирует обмен товаров, поскольку последний есть обмен равных тоимостей. Содержание и форма здесь изменились, потому что при изменившихся обстоятельствах никто не может дать ничего, кроме своего труда, и потому что, с другой стороны, в собственность отдельных лиц не может перейти ничто, кроме индивидуальных предметов
потребления».
Вот за этот рудимент капиталистический отношений и ухватились ловкие партийные демагоги, возведя «эквивалентный обмен» в принцип социализма – распределение «по труду»! Как же, то же самое количество труда! Дал в одной форме, получил в другой! Сам Маркс «отлил в граните»!
В чем хитрость? Маркс пишет о коммунистическом обществе, только что вышедшем из недр капиталистического общества и «которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет ещё родимые пятна старого общества». В общественном сознании, даже в пролетарской среде, еще сильны «традиции» наемного труда, дифференциации платы «за труд», мелкобуржуазные эгоистичные устремления, противодействующие становлению новых общественных отношений. Возводить их в «принцип социалистического распределения» Маркс совсем не собирается. И взаимоотношения работника и общества уже строятся не на обмене, а лишь на том же «принципе, который регулирует обмен товаров».
Обмен здесь редуцируется до уровня, образно выражаясь, «метаболизма», только не на уровне отдельно взятого живого существа, а всего общества, как единого социального организма. Становится из «свободных» спекулятивных отношений мены жизненно необходимой формой существования общества, сочетающей воспроизводство и распределение в едином производственном процессе.
Чем же обусловлены цивилизационные преимущества нового, коммунистического способа производства? Это те же факторы, которые разоряют мелких товаропроизводителей и ведут к концентрации капитала, к образованию монополий. Преимущества сложений усилий множества людей против их раздробленного, стихийного противостояния. Выгодность солидарности трудового народа в сравнении с конкуренцией и взаимной борьбой за существование множества отдельных личностей. Превосходство более высокой мотивации труда в условиях равенства, братства, единства, взаимовыручки над мотивацией страхом и голодом. Чего бы там не голосили забытые ныне перестроечные партийные «академики» о «материальной заинтересованности», «рынке» и «конкуренции».
|
|
