Коррупция как система

Российская коррупция – тема беспроигрышная,  и успех ее не зависит от формата дискуссии. С равным жаром, хотя и разными словами, проблема всеобщего взяткодательства и взяткобрательства (не берут только те, кому не дают), обсуждается примерно в 70% всех публичных выступлениях – от интернетовских форумов до послания Президента РФ Федеральному Собранию РФ, от научных конференций до столичных кухонь. Но откуда берется коррупция? Как это она самозарождается? Самопроизвольно, что ли, как мышь в грязном белье? Почему коррупция давно стала главной российской «пугалкой», но после каждой успешной операции по отлову «оборотней в погонах» и без оных на следующем витке спирали тарифы только растут, а число берущих не сокращается, но увеличивается?

Дают в России все. И дают всем.  Водители – гаишникам, родители – военкомам и приемным комиссиям вузов, больные – врачам, мелкие коммерсанты – пожарникам и санинспекторам, олигархи -- министрам  и депутатам etc. Любая деятельность в России сопряжена со взятками; масштабы деятельности влияют только на размер конверта, но не на его наличие. Если верить г-ну Сатарову и исследованию коррупции, проводимому «Индемом», граждане и организации переложили из кармана в карман  в 2,7 раза больше, чем доходная часть бюджета (и около  1/3 ВВП),  а примерно половина взрослого населения России – взяточники[1].

Идея пересажать всех причастных к взяткам хороша как призыв, но вряд ли осуществима в силу  количества потенциальных нарушителей.  Да и эффект от подобных действий представляется мне сомнительным. С учетом сложившейся «ментальности» оставшаяся на свободе часть будет азартно бороться  за право поставлять колючую проволоку, причем с учетом возросшего риска сумму подношений придется измерять  в астрономических величинах.

Что такое коррупция – болезнь или симптом? С моей точки зрения верно второе. Коррупция – температура, показывающая, что с организмом-обществом что-то сильно не в порядке. Температуру можно сбивать, а порой даже нужно сбивать, но вряд ли идеалом должен служить полностью охлажденный «больной», который проходит по ведомству патологоанатома. Лечить следует болезнь. Как следствие, важна не сама коррупция, а причины, ее порождающие.

О коррупции принято говорить исключительно как о зле. Но при всех своих огромных минусах, у российской коррупции есть как минимум два существенных плюса.

Во-первых, коррупция позволяет восстановить или заставить работать важные для жизнедеятельности общества, но игнорируемые государством институты. «Коррупционные» доходы здравоохранения   и образования сопоставимы с объемом средств, выделяемых на их нужды федеральным и региональным бюджетами (подробную разбивку провести трудно, но если говорить о России в целом, то коррупционная добавка составляет около 15% к общему объему финансирования).  Замечу также, что отмеченная тем же «Индемом» динамика роста или сокращения «взяткоимства» по секторам, хорошо коррелирует с доступностью услуг, получаемых легально. Например,  некоторый отток взяток из здравоохранения соответствует расширению платной и страховой медицины – нет смысла платить доктору в карман, если можно официально заплатить медицинскому учреждению. Аналогично, хотя и менее легально, живут такие сектора, как «ГАИ», «приватизация», «получение документов» и т.д., где функции посредника взяли на себя коммерческие структуры. Граждане действительно стали давать меньше взяток,  но только потому,  что получили возможность приобрести необходимые им услуги по официальному договору – и не задумываться, откуда, как эта услуга возникает.  Платящий за прохождение техосмотра, получение справки БТИ или загранпаспорт делает это по прейскуранту, и может считать себя «честным» человеком. Другое дело, что подавляющее большинство подобных услуг носит «полуофициальный» характер, а  централизованное  мздоимство общий коррупционный бюджет лишь увеличивает.  

Гражданская коррупция – индикатор некачественных услуг, предоставляемых населению со стороны государственных и социальных институтов. Неэффективно и с неприятными побочным действием, но именно взятки и иные незаконные поборы с населения работают в качестве сдерживающих факторов, препятствуя миграции работающих в важных для общества, но не прибыльных секторах экономики в другие сегменты, позволяющие получать официально большие доходы. Да и сто рублей, заплаченных гаишнику, сильно проще и удобнее, чем оплата штрафа, для которой надо ехать в сберкассу, стоять в очереди, заполнять квитанцию… Конкуренция, однако.

Второй плюс коррупции заключается в том, что она позволяет бороться с российским законодательством.  Я не оговорилась – бороться. Можно сколь угодно долго рассуждать о диктатуре закона и равенстве граждан перед ним, но это из разряда общефилософских проблем. Реальное, существующее на бумаге, российское законодательство, начиная от федеральных установлений и заканчивая ведомственными инструкциями, столь абсурдно, столь не соответствует экономическим реалиям и сложившейся практике,  что любая хозяйственная деятельность сводится к решению главного вопроса – как всего этого не делать.

Российское законодательство отражает конфликт между пожеланиями экономически пассивного большинства, видящего в государственном регулировании панацею от любых бед, и стремлением экономически активного меньшинства к «обогащению», чему тотальный контроль государства мешает. При этом конфликт разрешается не неизбежным, казалось бы,  цивилизованным компромиссом между нуждами «обывателя» и «корпорации», а попыткой удовлетворить всех, одновременно и полностью.  В итоге на публичном уровне законодательная и исполнительная власти плодят законы, инструкции, распоряжения, акты и прочее, призванное удовлетворить чаянья «электората».  Сон разума порождает известных чудовищ, от борьбы с названием чуждых валют до попыток пресечь «серые схемы» путем ограничения регистрации юридических лиц по месту «массовой регистрации». Но и повседневная, не становящаяся предметом публичной дискуссии, практика не многим лучше. 

Однако для  понимания того, что тотальный запрет всего и вся невозможен, не требуется  государственный разум, достаточно инстинкта самосохранения. То, что остальные хотят тратить, кто-то должен заработать; даже нефть не течет само по себе. Так в России и сложились два «закона»: официальный, писанный, воплощенный в законах и подзаконных актах – и неофициальный, неписанный, постигаемый интуитивно. Оба претендуют на то, чтобы стать фундаментом, но естественным результатом их взаимного и не всегда мирного сосуществования является коррупция, цемент государственного устройства.

Факт взятки доказывает наличие взаимопонимания между дающим и берущим. Распространенность подобного способа свидетельствует о существовании общественного договора в более широких рамках, чем личные отношения.

Взятки дают для решения текущих или стратегических проблем бизнеса?

Взятки берут для улучшения собственного материального положения? 

Так. И не так тоже.

В масштабах государства российского взятки решают куда более глобальные проблемы чем строительство отдельно стоящего домика на Рублевке. Российская коррупция есть одно из проявлений двойной морали. Последняя в форме ханжества и лицемерия – и не только власти, но и российского политического класса как такового – есть основное содержание современной нам общественной мысли.

Дающие взятку получают преференцию, «решение вопроса». Взятку получающие – как часть системы, где любое действие сопряжено с необходимостью кого-нибудь коррумпировать – получают другие выгоды: возможность вести популистскую демагогию и возможность бороться с неугодными, в первую очередь внутри себя.

Питательную среду для коррупции можно легко сократить путем реформы законодательства, но такая реформа, если речь идет о концептуальных, а не декоративных изменениях, требует публично признать некоторые неудобные факты. Например, то, что в России одновременно существуют «две экономики», что по мере развития якобы свободного рынка громадный разрыв между бедными и богатыми не уменьшается, но наоборот, становится системным (недоступные бедным слоям общества медицинские, образовательные и т.д. ведут не к количественным, но к качественным изменениям жизни), что государство не всемогуще, и никакое регулирование всех сфер экономической и общественной жизни не сделает людей равно богатыми и счастливыми и т.д. Тот факт, что зарплата бюджетника и социальная пенсия зачастую вообще не позволяют продолжать физическое существование, признать тоже придется.

И зачем? Куда выгоднее ничего не менять, продолжать врать, надеясь, что граждане, черпающие знания о мире из новостей центральных телеканалов, ничего не узнают о «второй экономике» и иной России, где обитают не только десятки олигархов, но и миллионы лишь немногим более удачливых соотечественников. А случись завтра выборы какие? Купить можно и бедных, и богатых, но покупать богатых сильно дороже выйдет.

Но чтобы бедные, оставаясь бедными, видели заботу о себе, надо штамповать законы и постановления, желательно в духе «этого нельзя, этого тоже нельзя, и вот этого нельзя особенно», т.е. как можно шире вмешиваться во все сферы хозяйственной деятельности.

В результате вести эту самую деятельности принятую по правилам, призванным удовлетворить пожелания той части сограждан, которые никогда не принимали в ней участия (по крайней мере не играли по правилам рыночной экономики) оказывается невозможным в принципе.

В данном контексте коррупция, зачастую обеспечивающая даже не особые преференции, а саму возможность заниматься бизнесом, не хороша или плоха – коррупция неизбежна.

Но одновременно с этим коррупция нелегальна, незаконна, общественно порицаема.

И что? А ничего. От этого только лучше.

Если закон нарушают все, то и наказать за его нарушение тоже можно любого. Иногда по случайному принципу. Раз в год непременно положено поймать и с большим шумом осудить незадачливого автомобилиста, давшего гаишнику сто рублей, или гаишника, эту сотню взявшего. Можно подойти к делу и творчески, с фантазией. Стал человек, к примеру, лишнее болтать или другому человеку его бизнес понравился… Все решается. А взятка – так вот она, родимая. Или вам не говорили, товарищи, что нехорошо это, статья УК и прочие радости жизни.

Выборочное применение закона извращает саму его суть, превращая его в свою полную противоположенность. Но это мелочи. Главное что суровый закон позволяет продемонстрировать обывателю заботу о нем со стороны власти, дает удобный инструмент борьбы с ставшими лишними «своими», а всех  прочих не слишком напрягает. Да и работают взятки неплохо, особенно если сравнивать их с письменными договоренностями. Это в договоре все норовят дырки найти,  в коррупции все по честному.   

Как бы ни кощунственно это выглядело, если при сохранении текущего положения  в России по мановению волшебной палочки исчезнет коррупция, страна встанет.  По ухабам, кочкам и с ненормативной лексикой, но  едем  мы только до тех пор, пока суровость российского закона уравновешена необязательностью его выполнения. Конечно, говорить что неформальные договоренности, на которых держится Россия, благо, не приходится, но это ведь что с чем сравнивать. Воровской закон тоже не Декларация прав человека, но и он в сравнении с беспределом – существенное облегчение участи.

А что же со всем этим делать?

Наиболее приятный – особенно если по телевизору показывать – вариант заключается в публичных казнях, лучше массовых и красочных, чтоб не просто расстрел, а четвертование, колесование или сажание на кол. И зрителям радость, бабам их и детишкам, и хозяйству никакого убытка, потому что на места четвертованных и колесованных уже целая очередь стоит и каждый, опять же, с чемоданом и не пустым. С такими зрелищами, даже без всякого хлеба, в Кремль внесут прямо с белой кобылой.

Обсуждать эффективность такого – и не то, чтоб совсем невероятного – поворота событий можно, но с тех же позиций, с которых и обсуждать людоедство с точки зрения кулинарии. Плохая шутка.

Менее приятный и радикально проигрывающий в красочности способ тоже существует. Это радикальная реформа всего законодательства с целью максимально расширить конкуренцию и приблизить закон к хозяйственной практике, отказ от государственного лицемерия и потакания глупости, сокращение и упрощение регулирования для уменьшения  «пищевой базы» коррупции, четкая и прозрачная схема деятельности органов власти, доступная для общественного контроля. Долгое время российская коррупция была ответом – и российского бизнеса, и общества в целом --  на нехватку здравого смысла, абсурдные приоритеты, полное непонимание законов, по которым работает рыночная экономика.  Это была тяжелая болезнь – но и методы ее лечения существовали.

Вопрос в другом – а не поздно ли?

Как мне кажется, у нас появились основания утверждать, что российская коррупция переродилась из опасной, но все же доброкачественной опухоли, в опухоль злокачественную. Это перерождение проявилось в радикальном расширении сфер коррупции, сращивании между чиновничеством и бизнесом, которое пришло на место симбиоза, возникновение особой коррупционной экономики, принципиально неконкурентноспособной в мировых масштабах, но единственно конкурентной в российских условиях.

Разговор о коррупции это прежде всего разговор о власти, о чиновниках и бюрократах, создающих препоны и мешающих работать, и «честном» бизнесе, который порой пытается обойти эти препоны бесчестными и незаконными методами. Однако сужение темы до дискуссии о формах власти не верно по существу и не отвечает современному моменту.  

Конечно, коррупционный бизнес внутри государственных структур никуда не делся. Но и коммерческие структуры «берут» с не меньшим рвением – идет ли речь о закупке труб для нефтепровода или бумаги для принтера, рекламном бюджете или обновлении автомобильного парка, любая «внешняя» по отношению к обеспечению внутренней отчетности деятельность частных (!) корпораций проходит под лозунгом отката. Менеджеры, занятые в  среднем и особенно крупном бизнеса точно такие же чиновники с той же самой чиновничьей психологией, и методы работы с неприличной точностью напоминает бюрократическое «столоначалие». Большие зарплаты, иногда даже белые и налогооблагаемые, взяткам, как выясняется, не помеха и влияют только на стоимость решения вопроса: наемный менеджер с доходом в 5000 у.е. интересуется суммами несколько большими, чем чиновник с зарплатой в двадцать раз меньшей.

Одновременно с этим сложился целый класс людей, для которых коррупция стала бизнесом. Такой вариант модного В2В. Труд интеллектуальный, основанный на высоком профессионализме и четком знании, кому, где, когда и сколько надо дать. За комиссионные, конечно. Граждане, являющиеся частью пищевой цепи, говорят, что за время перехода взятки  через посредников ее размер успевает значительно уменьшится, и из каждых выданных 100 тысяч до конечного адресата-чиновника доходит не больше половины. 

Впрочем, если говорить об организационной составляющей, золотой век посредников был недолог – сейчас в данном сегменте стагнация, переходящая в кризис. Однако проблемы участников связаны не с тем, что давать стали меньше – давать как раз стали радикально больше. А вот число структур, нуждающихся в решении вопроса, тем более независимых структур, отдаленных от власти, которые и были основными заказчиками, сильно уменьшилось.

Коррупция стала предельно опасной, когда в ней стал напрямую заинтересован ее естественный враг – бизнес.

«Экспериментальным» путем установлено, что взятка  не только способ получения преференций в обход закона, но и эффективный механизм конкурентной борьбы, позволяющий радикально сократить число игроков. Взятка непосредственно влияет на цену выхода на рынок. В некоторых сегментах взятка один из факторов влияния, например, в потребительской торговле она стоит в одном ряду с ценой аренды, а в промышленном секторе – с затратами на оборудование; в самых же высокорентабельных сферах (строительство, ввоз ТНП, госзаказ) расходы на коррупцию превышают все прочие расходы на создание бизнеса.

Парадокс в том, что борьба с коррупцией привела к неожиданному эффекту. В этой борьбе действительно заинтересован бизнес (очевидно), в первую очередь крупный (менее очевидно), а вот цели совсем уж неочевидные. Бизнес более не хочет простых и понятных законов игры. Взятки,  коррупция закрывают рынок для новых игроков и значительно сокращают число старых.   Соответственно, чем большими суммами придется оперировать и чем сложнее будет процесс установки договорных отношений, тем в по определению более выгодном положении будут находиться те, кто  уже смогли достичь договоренности.

Очевидно, что вначале использование коррупции как инструмента для ограничения конкуренции происходило стихийно. Коррупционная составляющая важна для деятельности  западных компаний, большинство из которых в  условиях всеобщего мздоимства и двух взаимоисключающих практик, предполагающих случайный характер их применения (99 раз возьмут, а в сотый раз посадят), оказалось не в состоянии построить в России работающую бизнес-модель. Да и куда, по какой статье расходов надо списывать «подарки Ивану Ивановича», которые, в некоторых сферах, приводят к увеличению себестоимости товара раза в два? Пока западные корпорации пытались  понять, как работает то, что с точки их примитивного понимания, работать не может в принципе, отечественный производитель, с младых ногтей, с молоком матери впитавший умение договариваться, жил припеваючи и никаких буржуйских монстров не боялся. 

Однако есть основания говорить, что сейчас использовать коррупцию «не по назначению» стали совершенно сознательно. Руководитель одного из таможенных терминалов рассказывает историю про компанию, торгующую бытовой техников, своего постоянного «клиента», сумевшую даже его, человека опытного, поставить в тупик. Взятка этому доблестному служителю законности полагалась за прямое исполнение своих должностных обязанностей и всех без исключения инструкций в отношении конкурентов компании-заказчика. Его не просили не исполнять закон, а, наоборот, стимулировали его исполнять, и чем глупее, абсурднее, жестче будут действия, тем большую выгоду рассчитывал получить заказчик.  

Бизнес более не заинтересован в приведении законов в соответствие со здравым смыслом. У него прямо противоположенная цель – добиться наименее эффективного законодательства,  не исполнять требования которого будет максимально дорого. Коррупция самим фактом, без всякого участия чиновников,  напрямую ведет к картельному сговору (не обязательно оформленному на бумаге, достаточно, чтобы у участников было ощущение общих интересов), и в пределе – к монополии. Да, такой подход требует больших издержек, но их в итоге все равно оплачивает конечный потребитель, вынужденный пользоваться услугами монополиста.

Это и есть действующая модель коррупционной экономики в натуральную величину.

Коррупционная экономика неэффективна, т.к. все, что может быть сделано дорого и плохо, обязательно будет сделано плохо и дорого. При всем желании сделать товар или услугу качественной и доступной невозможно – в любой смете зашиты 15-50 (злые языки говорят, что в некоторых случаях до 95) процентов отката.  Конкуренция давится в зародыше, средства компаний идут на обход принятых с их же подачи законов и инструкций. Выйти на рынок новым игрокам практически невозможно – коррупция требует громадных изначальных вложений, да и ее каналы в идеале монополизированы ключевыми игроками, которые контролируют «своих» чиновников и готовы сами(!) сдавать тех, кто пытается «заработать на стороне». Выйти на внешний рынок с таким подходом невозможно – но и желающие войти на внутренний сталкиваются с неразрешимыми проблемами, поэтому отечественный производитель защищен по полной программе. Изоляционистские настроения  из публичной политики перешли в сферу экономики. Не нужны нам ни ВТО, ни какой иной берег турецкий – но и ни пяди нашей земли мы врагу не отдадим.

Основные расходы в такой модели несет конечный потребитель, но это никого не беспокоит. Наоборот, частные компании в коррупционной модели могут узурпировать часть прав государства, например, в части популистской демагогии о социально ответственном бизнесе. Некоторые современные российские компании уже сегодня напоминают советские заводы, которые не только производили станки с ЧПУ и чугунные болванки, но и были обременены громадным хозяйством – от детских садов и профилакториев до собственных свинокомплексов. Конечно, отчасти такое поведение можно объяснить заботой о тружениках (в значительно большей – уходом от налогов), но и слова про социальную ответственность тоже к месту. О том, что потребитель, оплачивая товар, платит за хрюшек, футбольные команды и прочее, вспоминать не стоит.

С точки зрения конкурентоспособности, выхода на мировые рынки такой стиль ведения бизнеса бесперспективен. С точки зрения дохода в казну…. Коррупционные схемы без «серых доходов» не живут, взятку в квартальный баланс не внести, а возможностей скрыться от налогов у крупных компаний сильно больше, чем у мелких и средних.

Очевидно, что установление коррупционной модели невозможно без большого передела. На рынке крупных и средне-крупных компаний это означает слияния и поглощения, для средне-мелких и мелких компаний коррупционная модель означает либо смерть, либо выход из правового поля вообще: проще один раз откупиться по статье «незаконное предпринимательство», чем делать это из дня в день.

Коррупционная модель не есть в чистом виде государственный капитализм. В некоторых сегментах, в том же ТЭКе, монополизация действительно  сопровождается увеличением государственного влияния, но  в менее прибыльных и публичных сферах роль государства с успехом выполнят «ключевые игроки», которым вполне по силам навязать прочим участникам и бюрократический принцип построения бизнеса, и другие «правила игры».

Коррупция – и в органах государственной власти, и в частных компаниях – растет из одного и того же «психологического корня»: личной незаинтересованности берущего в результатах своего труда.

 Чиновнику не важно, будет ли выполнен «чужой» закон, и не чувствуя личной ответственности, ему глубоко безразлично, к каким последствиям приведет его действие или бездействие. Но ровно также наемному менеджеру без разницы, какие накладные расходы понесет его родная контора, с которой он, тоже лично, не чувствует никакой связи. Собственник по определению не будет воровать у себя – хоть прямо, хоть косвенно, он «естественно» стремится к «минимизации издержек», которые будут для него означать «максимизацию прибыли» (оба термина использованы не строго, но, надеюсь, понятно). Однако как только возникает отчуждение человека от результатов его труда, возникает и коррупция.

Победить гидру – победить, а не снести одну голову, вместо которой народятся две новые – можно лишь вернув собственности хозяина. Это требует не только других законов,  но еще и других людей. Откуда их взять и кто их «нарожает» -- вот вопрос, требующий ответа.

Готовых рецептов нет. Есть только уверенность, что если этот ответ не будет найден, никакая, даже сверхвысокая цена на нефть и прочие энергоресурсы, не превратит Россию в богатую страну.