Дефолт был не только финансово-политической, но и идеологической, мировоззренческой катастрофой: он с предельной ясностью показал тогдашнему «креатиффному классу» не просто бесплодность, но и принципиальную порочность, разрушительность либеральной идеологии.
Тем не менее (во многом из-за политического «вегетарианства» и чрезмерной интеллигентности Е.М.Примакова) очевидные уроки дефолта не получили политической реализации и в итоге оказались прочно забытыми к настоящему времени.
Между тем уроки эти отнюдь не таковы, чтобы забывать их можно было безболезненно, - и потому привлечь к ним внимание российского общества сегодня необходимо.
Первый урок заключается в том, что невнимание руководителя страны к ключевым вопросам ее существования, будь то борьба с террором или развитие экономики, оборачивается личной катастрофой для него и общественной - для нее. Невнимание к войне в Чечне обернулось для Ельцина не только военной, но и политической катастрофой в ходе новогоднего штурма Грозного, а затем и (похоже, навеянным детским мультфильмом о попугаях) бредом о «38 снайперах» под Первомайском, невнимание к экономике – данным за день до дефолта обещанием, что никакой финансовой дестабилизации он не допустит.
Как и Путин сегодня, Ельцин 15 лет назад даже не пытался вникать в экономику, полностью передав вопросы социально-экономической политики либералам. Это привело страну к катастрофе тогда – приведет и теперь.
Второй невыученный урок дефолта заключается в том, что либералы могут вести страны только к воровству и катастрофе. Ведь, в отличие от XVIII века, сегодня они отстаивают не суверенитет и свободу личности, а интересы глобального бизнеса. Суть Вашингтонского консенсуса – этой библии современного либерализма – заключается в обязанности государства служить интересам не какого-то там «народа», а именно глобального бизнеса. Если же эти интересы противоречат интересам народа – тем хуже для него: «горе побежденным» или, как мы хорошо помним в исполнении советских сатириков, «не ту страну назвали Гондурасом».
Третий урок дефолта, актуальный сегодня как никогда, в том, что воровство и ложь, возведенные в ранг высшей добродетели и государственной стратегии, всегда ведут к катастрофе и, в частности, делают государство некомпетентным.
Ведь дефолт был вызван отнюдь не низкой ценой нефти (достигшей минимума, кстати, уже после него, в сентябре): стой она хоть 800 долл. за баррель, тотальное воровство все равно привело бы к исчезновению денег в бюджете – просто чуть позже.
Отвечая на многочисленные вопросы, могу свидетельствовать: с моей точки зрения, дефолт стал неизбежен в первом туре «выборов» 1996 года, когда стало ясно, что Зюганов борется не за власть, а за легитимацию самоназначения Ельцина, - примерно так же, как Навальный истово, с полной отдачей сил, выдумкой, огоньком и мобилизацией наивных сторонников борется за легитимацию выборов Собянина.
Ведь олигархи и реформаторы, оставившие Ельцина у власти, справедливо решили, что власть им должна все, и теперь они – хозяева этой власти. И начали воровать все, до чего могли дотянуться.
Для молодых или забывчивых приведу лишь два простейших механизма разворовывания бюджета того времени.
Первый: государство получает налоги и таможенные сборы – основную часть своих доходов – и руками либеральных реформаторов направляет их значительную часть на счета олигархических банков. Часто фиксируя при этом колоссальный неснижаемый остаток этих счетов. Затем, посчитав оставшееся, государство справедливо сетует, что денег нет, - и берет их взаймы под ломовые проценты. У тех самых олигархических банков. Свои собственные деньги. Положенные в эти банки практически бесплатно (не считая, конечно, вероятных взяток).
Второй механизм разграбления бюджета: отдав свои деньги олигархическим банкам, государство обнаруживает, что у него нет денег для выплаты бюджетополучателям. И объясняет: они должны взять то, что им причитается из бюджета, в кредит у олигархических банков, - а государство, когда у него будут деньги, погасит этот кредит.
И бюджетополучатели берут кредиты у банков, - которые в качестве платы за свои услуги забирают до 30% (а порой и больше) причитающихся им сумм.
Например, должно государство больнице 100 руб., - а банк дает ей вместо них 70. И попробуй откажись: сдохнешь с голоду, причем в самом прямом, физическом смысле слова. А затем (порой чуть не на другой день) государство отдает олигархическому банку искомые 100 рублей.
Это называлось невинным термином «кредитование бюджетополучателей».
А ведь были и выплаты денежными суррогатами, и разнообразные взаимозачеты, и искусственно созданный и поддерживаемый реформаторами в компании с МВФ кризис неплатежей, едва ли не до смерти удушивший еще десятилетие назад великую страну.
Инсайдерская торговля, которой баловались чуть ли не все реформаторы, кажется на этом фоне «невинной детской игрой в крысу». Сегодня либералы с гордостью заявляют, что им никто и никогда не предъявлял уголовных претензий за это – и не случайно: ведь они сами сделали все, чтобы инсайдерская торговля не считалась преступлением! И, действительно, она начала хотя бы теоретически считаться таковым лишь совсем недавно.
Четвертый урок дефолта прост: отказ от служения обществу в пользу ограбления его превращает государство в совокупность разъединенных банд. Ключевое слово здесь не «банды», а «разъединенные»: труд сплачивает, а воровство разъединяет, и занятая в основном воровством правящая тусовка в принципе не может договориться внутри себя.
Ее члены могут прекрасно понимать, что ведут страну к катастрофе, смертельно опасной и для них самих, и страшиться этой катастрофы, - но не в силах остановиться и прекратить разграбление страны даже в интересах самосохранения.
Множество специалистов (включая автора этой статьи) в предшествовавшие дефолту месяцы и недели бродили по реформаторским кабинетам, разъясняя ситуацию и призывая прекратить наращивание пирамиды ГКО – и видели собачьи глаза людей, понимавших ситуацию лучше и глубже них, и чувствовали себя расписывающими людоедам прелести вегетарианства.
Умные члены либеральной реформаторской мафии прекрасно понимали, что они творят, - но в силу разъединенности не могли принять общее решение. Любой из них мог прекратить воровать в личном качестве – и тогда не украденное им досталось бы его конкурентам и привело бы к ослаблению его позиций. Если же он попытался бы остановить грабеж, - он попытался бы тем самым подорвать благосостояние своих друзей и коллег, благосостояние всего правящего класса, - и немедленно был бы снесен им. Его ждало в лучшем случае бесславное увольнение, а то и смерть.
В результате правящая тусовка, как, насколько можно судить, и сейчас, была подобием стаи кровавых леммингов, вихрем несущейся к пропасти, толкающей перед собой всю страну и растаптывающей любого, кто смел встать на ее пути.
Пятый урок дефолта горек для всякого гуманиста: политическое вегетарианство есть преступление против своего народа. Отказ от наказания преступников (в стиле известного визга московской интеллигенции о том, что «исполнение УК есть возврат к сталинскому террору») поощряет негодяев на новые преступления и не просто делает повторение этих преступлений неизбежным, но и неотвратимо расширяет их масштаб.
Это касается либеральных реформаторов, по моему мнению, точно так же, как и сексуальных маньяков, - и первые, насколько можно судить, значительно опасней и разрушительней вторых. В конце концов, никакой Чикатило не способен убить столько людей, сколько погибло в результате либерализации цен по Гайдару, приватизации по Чубайсу или того же дефолта.
Не стоит забывать, что именно всепрощенчество и гуманизм, столь неуместно проявленные к заведомым преступникам в конце 1998 – начале 1999 годов, привели к тому, что социально-экономическую политику государства, во многом заключающуюся в разграблении и разрушении страны, вот уже скоро 15 лет проводят идейные наследники, а то и прямые ученики авторов и организаторов дефолта.
И, наконец, шестой урок, очень важный: морально-психологическое состояние общества зависит в первую очередь не от уровня его благосостояния, а от степени ответственности власти.
Перед дефолтом Россия жила значительно лучше, чем после него, - но находилась в глухом беспросветном отчаянии. После дефолта, находясь на грани выживания, вынужденная бороться за само своей существование, лишившись всех денег (автор прекрасно помнит, как рыскало по всему свету правительство в поисках хотя бы 50 млн.долл.), - страна взялась за работу.
Конечно, девальвация подстегнула производство после того, как страна выжила в ней (а могла ведь и не выжить), - однако при других девальвациях, и в 1992-1993, и в октябре 1994, и конце 2008 – начале 2009 этого не происходило.
Причина проста: после свержения реформаторов Россия получила честное правительство Примакова – Маслюкова – Геращенко, которое можно было уважать, - и поверила ему. Автор своими глазами видел в магазинах объявления о скидках «в связи с назначением премьером Примакова». И понимание того, что к власти пришли не воры и обманщики, а честные ответственные люди, сделало российское общество значительно более здоровым, чем оно было за месяц до этого.
Автор находился в зале Госдумы во время голосования за Примакова: вышел невзрачный пожилой человек, сказал скучным голосом, что он не волшебник и ничего не обещает, депутаты проголосовали, - и в зале изменилась атмосфера. Изменились лица, разгладились морщины, расправились плечи. Люди успокоились: они думали, что все самое страшное еще впереди, но они отдали власть человеку, в честности и ответственности которого они не сомневались.
Правительство Примакова разбиралось в экономике хуже либеральных реформаторов, - но оно хотело восстанавливать страну, а не грабить ее, и это с ошеломляющей лихвой компенсировало все его недостатки, позволив мгновенно отменить разрушающие экономику либеральные инициативы (вроде ускоренного банкротства), блокировать произвол естественных монополий и выпустить на волю дух предпринимательства.
И страна выжила.
Этот урок не пригодится нам в ближайшее время, ибо существующая система простоит еще как минимум год, а вероятно, даже дольше.
Но он окажется главным тогда, когда в страхе, хаосе и боли системного кризиса нам придется в разгар переправы менять, как говаривал покойный генерал Лебедь, ослов на лошадей.
|
|
